О связи Дзен, Кендзюцу и Бусидо…

      Дзен – эзотерическое учение (больше чем религия и больше чем философия), родившееся из буддизма и получившее колоссальное уважение философских обществ Японии. Суть дзен – тотальное освобождение ума от рамок условностей и обстоятельств, слияние его с «изначальной пустой», освобождение от собственного Эго (не уничтожение такового, а переход на другой уровень сознания, где «Я» — инструмент, а не бесконечный генератор желаний) и как следствие – просветление (или, как более точно выражаются сами дзенбуддисты – пробуждение).
Кендзюцу – искусство, умение обращаться с японским мечем, умение побеждать соперника в реальном поединке.

     Суть кендзюцу – выход за рамки дуального восприятия «противник – я» и полное слияние с клинком, совершенство концентрации, умения и реакции.
Бусидо – кодекс чести, жизни самураев, устно передающийся от учителя к ученику, от отца к сыну (так что разочарую многих: любое письменное бусидо, включая легендарное «Хакугаре», есть лишь фрагментарное понимание бусидо, написанное скорее для «социализации» юного самурая, нежели показывающее суть учения). Суть Бусидо – тотальное освобождение от страха, включая фундаментальные страхи – страх смерти и страх жизни.

      Немного истории. Изначальная религия японцев – синто, являлась неизменной традицией этого общества, и она никогда не вытеснялась иными религиями. Основа ее заключена в единстве живой и неживой природы и одухотворенности всего сущего. Тем не менее синто для самураев являлось скорее традицией, культом почитания своих национальных корней, но оно не могло объяснить фундаментальных, экзистенциальных «аксиом» бытия.

        Китайский Даосизм, хоть и пришелся самураям «по вкусу», не столько прояснял смысл существования, сколько рождал новые вопросы, часто путаясь в собственных постулатах, нивелируя до самоотрицания. Чуть позже самураи познакомились с буддизмом, который первым представил им целостное и всеобъемлющее учение. Тем не менее, не все в нем устраивало самурая, в частности установка о «неприменении насилия», отрицании «справедливой мести» и чрезмерно философскую содержательность, кроме того, постулаты «классического» буддизма навевали на самураев пассивность и фатализм, что для активного человека чести, воина, неприемлемо.

        Исходя из кодекса бусидо, непротивление злу есть еще большее зло, и на насилие можно ответить только насилием, ибо человек, переступивший черту, не может понять другого языка, а зло достойно кары, дабы в безнаказанности своей оно не свирепствовало далее. Дзен же стал сердцевиной самурайской философии за первый же век знакомства, ибо во многом дзен противился классическому буддизму. Дзен отличался естественностью, тотальность (как поступков, так и ответов за свои действия), он приоткрывал горизонты, оставляя Путь самому человеку, он также не терпел бездействия, уповал на личностный рост, освобождение от страхов и привязанностей, и смотрел на карму не как на фаталистичную судьбу, а как на энергию условий, которую прочный дух может формировать в события.

      При всем этом дзен никогда не упоминал о реинкарнации, но и не отрицал ее, что весьма понравилось самураям, которые верили, что вечное существование лишает смысла всякие поступки в контексте этого существования. Смерть не отрицалась дзен, оставляя великую неизвестность за собой, и именно такая неизвестность таила в себе эстетическую привлекательность для самурайского сознания, смакующего хрупкость (и, следовательно – ценность) бытия и завораживающие метаморфозы смерти и жизни в природе.

       Именно после знакомства с дзен, пока еще лишь витающий в неясности кодекс Бусидо обрел глубинный фундамент самосовершенствования и самоотречения (не путать с жертвенностью). Именно по этой причине Бусидо в сознании самурая неразрывно связано с Дзен, многие же великие фехтовальщики Японии завершали свое совершенствование в понимании меча и кодекса в дзенских монастырях. Связь Бусидо с Кендзюцу, на мой взгляд, не вызывает сомнения, так что сразу перейду к соприкосновению Кендзюцу и Дзена. На самом деле их взаимосвязь в японском обществе была столь самоочевидна, что многие воины продолжали обучение в монастырях дзен, а многие монахи продолжали практики в додзё.

       «Дзен и Меч – едины» — крылатая фраза, сказанная Такуаном Сохо, стала символом и девизом множества додзё эпохи. Почему же дзен и меч едины? Для того, чтобы понять это, достаточно прочесть «Письма мастера дзен мастеру фехтования» Такуана Сохо. Но для того чтобы ответить на вопрос о связи Дзен и Кендзюцу в рамках этого письма, достаточно сказать, что Дзен кардинально «депрограммирует» ум, освобождает его и развивает, что непосредственно сказывается и на навыках боя, позволяет фехтовальщику действовать мгновенно (не даром в Дзен «остановившийся ум» считается «мёртвым умом», и действительно, как только ум в бою привязывается к какому то конкретному событию, мысли, эмоции (испуг, удивление), боец тут же терпит поражение, плавно, от события к событию, фехтовальщик лишенный Эго (по канонам развития Дзен) является страшным противником, ибо он не боится, а действия его невозможно предугадать, ведь они для него являются такими же «неожиданными» как и для противника.

       Фехтование же, в понимании самурая, в итоге должно стать медитацией, а медитация – фехтованием. Таким образом, практика Дзен по развитию и освобождению ума (подобно современным психотехникам РБ и спецназа, но значительно сложнее, медленней, но с другой стороны, эффективней) непосредственно влияет на успешность фехтовальщика и дает бесконечный пласт для самосовершенствования в Кендзюцу, когда технические и физические данные уже отточены «до предела». Возможно для многих это будет неожиданностью, но сравнения легендарных воинов и боевые школы Китая, Кореи, Японии, ближнего востока и, чёрт побери, Европы, показывают, что нигде, кроме Японии, не было создано столь доскональных техник по самосовершенствованию психики бойца (ритуальные танцы, состояния транса – немного не то, и скорее из разряда «допинговых», временных техник, не меняющих сознание бойца качественно и постоянно), и подобные техники стали использоваться повсеместно только в 20 веке, с появлением бойцов специального назначения (спецназа).

        Все новое – хорошо забытое старое. Не манера боя и лаконичность приемов отличает самурая от прочих элитных воинов (ну, конечно это его отличает, но отнюдь разительней – внутреннее отличие, психическое (и духовное, если позволите отсебятины) мира – рыцарей, дружинников, раджпутов, сикхов, янычар, монахов Шаолиня, бретеров, лютичей, триариев и пр., а отточенность и систематичность психической подготовки воина, начиная с 6 летнего возраста. Естественно, существовали свои методики воспитания и развития воинов у других наций, например, римлян или спартанцев, но это все равно, что сравнивать методики подготовки солдат в первую мировую с методиками подготовок спецназовцев 20 века.

       Слова великого мастера ушу (тогда еще реального, а не театрального), Шан Юньсаня, тренировавшего в Китае бойцов на копьях, мечах и посохах. «Искусство боя на мечах в исполнении японцев поистине пугает: они неподвижно застывают на месте, а победы достигают за одно мгновение. Но чтобы достичь подобного мастерства, по сравнению с ушу тренироваться нужно в десять раз больше. Поэтому и мастеров у них немного. Приезжал как – то в Пекин один мастер с Рюкю (нынешняя Окинава); он использовал технику японского меча, и никто так и не смог одолеть его в поединке. Сам же японец признался, что его мастерство не превышает среднего уровня».

 

Добавить комментарий